И парень рассказал, как они весь декабрь успешно ловили там крупного подлещика, а на жерлицы стабильно попадались солидные экземпляры щук. Раззадоренный, я вернулся к своим. В поисках рыбы они ушли за мыс.

– Как там наши жерлицы? – спросил Роман.

– По-прежнему тихо, – сказал я и попросил: – Димон, твоя пешня полегче, дай попробую пробраться на тот берег. Все ж две дорожки следов туда тянутся, стало быть, совсем недавно кто-то переправлялся.

– Ты что, того? Не думай даже! Нам неохота за тебя отвечать, – замахал руками Роман.

Я стал уговаривать. Друзья ни в какую. Что делать? Пришлось ловить с ними матросиков на отмели. Они клевали неплохо, иногда попадалась мелкая плотвичка. От этого было скучно.

Вскоре мы вернулись к своим жерлицам. У моей жерлицы, стоявшей ближе других к берегу и на крючке которой был посажен королевский ерш, сработал флажок. Еще, помнится, пошутил, что на такого ерша поймаю щуку-крокодила. Посмотрим, каков крокодил…

Леска была размотана и слегка теребилась. Я плавно подсек и стал выбирать снасть. Сопротивление было минимальное, но все же что-то трепыхалось на конце лески. Вот в лунке показался пучок водорослей, зацепившийся за грузило, а потом узкая зеленая пасть и торчащий из нее хвост ерша. Хвост казался огромным в пасти стограммового щуренка. А тот был настолько мал, что не смог протолкнуть в себя ерша и большой тройник засел ему в нижнюю челюсть.

– Ха-ха-ха! Вот так крокодила поймал! – смеялся Дима-пухлячок.

Рома вежливо молчал.

Вскоре к нам подошел Савельич – сторож пионерского лагеря, у него мы снимали жилье. Савельич посочувствовал, что рыбалка оказалась никудышная, посулил надежду на завтрашний день.

– А нет ли где поблизости моста, чтобы переехать на другую сторону водохранилища? – спросил я.

– Есть. Километрах в пяти, за деревней N.

– Мне бы хотелось половить на той стороне в коряжнике, – пояснил я.

– Да, там хорошее место, и рельеф дна разнообразный. В январе там от коряг ближе к руслу леща хорошо ловили, – сказал Савельич, – только по той стороне не проедешь – лес кругом.

– Может, хотя бы до моста доедем, а там пешком доберемся? – предложил я Диме, ведь машина была его.

– Лови здесь. Куда тебя несет? – отрезал молчаливый Роман.

– Ладно, тогда пойду в обход пешком. Поставлю на ночь жерлицы в коряжнике.

– Да иди, – сказали мои спутники одновременно.

Делать нечего, собрал жерлицы, взял в пакет бутерброды и потопал по дорожке через березняк. За деревней, на перешейке, преодолел длинный низкий мост и пустился в обратную сторону по лесному берегу.

Солнце уже садилось за отдаленный обширный плес, когда я наконец нашел ориентиры – огоньки в лесу на противоположном берегу (это был лагерь Савельича) и по ним вычислил нужный мне коряжник. Здесь, под северным склоном, береговые промоины были совсем незначительные, поэтому перебрался на лед легко, а там нащупал глубиномером русло и быстро расставил по его краю жерлицы. Пока совсем не стемнело, пошел собирать для костра дрова.

Сушняка было много. Костер горел ярко. Клонило ко сну. Вздремнул, сидя на поваленном стволе ели. Когда очнулся, угли едва теплились. По ночам еще сильно подмораживало, и я здорово промерз. Испугавшись, что огонь снова не удастся разжечь, побежал ломать тонкие сухие ветки. Костер, однако, быстро вспыхнул с новой силой.

Где-то страшно ухала и хохотала ночная птица, прогоняла сон. Вскипятив в маленьком котелке воды из талого снега и напившись чая, пошел смотреть снасти. Но тут обнаружил, что фирменный фонарик едва светит. Вероятно, ночью я случайно нажал на переключатель, и от бесполезной работы батарейки сели. Постучав их друг о друга, добился тусклого луча.

Вот и знакомая коряга-рогатка. Она вызвала ассоциацию с латинской буквой V. «V – виктория. Значит, будет победа моих замыслов. – Радость промелькнула и улетела. – Где-то рядом должна быть первая жерлица. Вот она. Флажок поднят». Я нагнулся, резко подсек. Леску потянуло из рук, рыба ходила крупная. Но двухкилограммового судака вытащил довольно легко, ночью рыба меньше сопротивляется. «Ух ты! Вот это улов!»

Малек у меня в кане еще был, но я не торопился наживлять тройник, нужно было посмотреть, что там с другими жерлицами. С трудом отыскал в потемках другую жерлицу. Ого, и здесь флажок сработал! Повозившись с упирающейся рыбой, на сей раз вытаскиваю крупную, килограмма на три, щуку. Не зря говорят, что самые крупные зубастые берут ночью. Матерая, словно ожившее бревно-обрубок, в отчаянии подпрыгивает на льду.

Опять ищу жерлицы, но их с таким фонариком трудно обнаружить. Чувствую, что забрал далеко влево. Возвращаюсь к вилкообразной коряге. Потом, примерившись, побрел к берегу. А там, взяв перпендикулярную линию, нахожу одна за другой сразу две жерлицы. На одной что-то есть. Опять судачок! На этот раз килограммовик. Остальные пять жерлиц не сработали – они стояли на слишком большой глубине. Позже, анализируя свою ночную вылазку и руководствуясь картой водоема, выяснил для себя, что все сработавшие жерлицы стояли по урезу русла на перепаде глубин в 4–6 метров.

Когда взошло солнце, около коряжины-рогатки напал на стаю увесистых окуней и быстро натаскал их с десяток. До полудня на жерлицы взял еще одну крупную щуку. А в час мне уже кричали с того берега. Стало ясно, что я сильно затянул с рыбалкой.

Вернувшись на базу с мешком рыбы, увидел скучающих друзей. Сидя на крылечке, они курили, и лица у них были кислые-прекислые. Я сразу не показал им мешок, а спрятал его за деревьями. Ребята стали упрекать меня долгим отсутствием, а я торжествующе молчал.

– Ну, как? – наконец спросил Димон. – Было что?

– А у вас?

– У нас так же глухо, как и вчера. Только мелочовки килограмма по три надрали.

Я молча пошел за мешком и вывалил перед друзьями на снег свои трофеи.

– Ну, как рыбки? – улыбнулся я.

Несмотря на то что Роме и Диме завтра надо было выходить на работу, они стали думать – нельзя ли каким-то образом остаться еще на денек, чтобы половить на том берегу…

Рекордная белуга

На судоремонтном заводе любителей рыбалки хоть отбавляй. А у моего приятеля Анатолия в бригаде одни спорщики, любят поболтать о снастях, о трофеях, и все сводится к одному – кто на прошедшей рыбалке самую большую рыбу поймал. Бывает, не на шутку разойдутся, слышишь: «Разбивай, сто баксов ставлю!» Кто-то замечает: «Но это половина твоей зарплаты». «Все равно спорим, что я первый по крупняку сегодня». И так уж Анатолию всегда везло, что какую бы крупную рыбу кто ни ловил, а он в этот день поймает еще больше.

У Анатолия шестиметровый ял с мотором, и, когда я отдыхал в Севастополе, он частенько брал меня с собой на рыбалку. Однажды мы вышли в море втроем – с нами увязался шурин Анатолия – Михалыч, имевший какое-то отношение к местной рыбинспекции.

У нас с Анатолием была любимая подводная баночка в стороне от города и в полумиле от берега, возле которой хорошо ловилась любая рыба. В этот день, вооружившись длинными поплавочными удочками с «глухой» чувствительной оснасткой, мы отправились туда ловить барабульку. С моря дул сильный ветер, и чтобы ял меньше болтало, мы шли галсами, подставляя ветру то нос, то корму. Мы немного припозднились – видно было издалека собравшуюся над банкой плотную группу лодок, а тут еще Михалыч, показывая рукой в сторону горизонта на какое-то белое пятно в волнах, стал отвлекать капитана расспросами, что бы это могло быть, да ни подплыть ли нам посмотреть.

– Да дрянь какая-то плавает, – отвечал Анатолий, – пакет, видно.

– Нет, не пакет, а вроде как птица какая на воде распласталась, белая. Может быть, чайка? Возьми поближе, – попросил Михалыч.

– Что-то таких огромных птиц я не знаю, – вставил я свое слово, продолжая напрягать зрение.

Мы еще много спорили, что бы это могло быть, приближаясь к непонятному предмету на малых оборотах двигателя, как вдруг чуть ли ни одновременно ахнули: «Рыба! Огромная!» А Анатолий опасливо спросил: